— Ой, какая неловкость, — сказала я, поцокав языком. — Сладостей-то оказалось мало.

Близар взглянул на детей, потом на меня, и в синих глазах вспыхнули золотистые искорки.

— Значит, надо прикупить еще! — объявил он под радостные вопли детей.

26

Мы ездили за новой партией сладостей и раз, и два, и три, и опустошили весь магазин. Я и думать позабыла об испорченной репутации, потому что все это стало таким неважным. Ведь были румяные детские мордашки, что приникали к краю саней, и были восторженные детские крики: «О-о-о!» — когда Близар доставал очередной мешочек с лакомствами.

Лишь когда появились фонарщики, я объявила, что пора остановиться. Дети бежали за санями, махая руками и лентами, которыми раньше были перевязаны сладости, и звали «правнука святого Николаса» приезжать еще.

— Господи, только сейчас я поняла, как замерзла, — сказала я со смехом, когда мы выехали за городские ворота. — Но пусть я замерзла, а на душе все равно тепло! Ведь чужая радость согревает не хуже печки!

— Пожалуй, от этого и правда тепло на душе, — услышала я задумчивый голос Близара.

— Еще бы! — я посмотрела на колдуна с улыбкой. — Когда даришь подарки, всегда тепло.

Он криво усмехнулся и накинул на меня полу своего плаща.

Теперь я совсем согрелась, но почувствовала себя неловко и затихла, стараясь не соприкоснуться с Близаром коленями.

Быстрые зимние сумерки окутали нас, как покрывалом, и едва мы выехали на дорогу, ведущую к замку, пошел снег — легкий, пушистый…

— И все же, я недовольна тем, как вы говорили про господина Гаспара, — сказала я тихонько. — Почему вы так не верите людям?

— С чего ты взяла? Верю, — ответил колдун. — Но не доверяю.

— Почему?

— Они всегда предают.

Странное дело — мне почудилось, что он говорит, не разжимая губ. Но, возможно, это просто сумерки скрадывали всё.

— Кто же предал вас? — спросила я, не ожидая откровений, и была права.

— А какое это имеет значение? — ответил Близар и подхлестнул коней, пустив их галопом.

Это и в самом деле не имело никакого значения. Какая мне разница — почему колдун перестал верить? У каждого своя вера, свои убеждения. Близар верит в силу колдовства, я — в силу человеческой доброты… Каждому свое. Но рядом с ним мне было не по себе, что-то язвило в самое сердце, как будто… как будто мучило что-то давнее… какая-то старая обида

— Что-то гложет вас, — сказала я медленно. — Я чувствую это…

— Чувствуешь? Как интересно, — саркастически изумился Близар. — Может, ты все-таки, ведьма, и все мы ошиблись на твой счет?

Я покачала головой, прислушиваясь к себе. И то, что я ощущала — пугало меня, словно я распахнула двери дома и перешагнула порог, чтобы прогуляться по знакомой улице, а очутилась в небесном пространстве среди звезд.

— Ничего не понимаю, — сказала я, — но мне кажется… это не в первый раз. Я чувствовала, что вам хотелось подурачиться с нами — поэтому и бросила в вас снежок… Я чувствовала ваше одиночество, когда вы болели… И вам было весело, когда мы раздавали сладости… А теперь я чувствую вашу боль. Почему так?

— Хотел бы я знать, — бросил Близар.

— Вы колдун, и не знаете? — удивилась я.

— А ты думаешь, колдуны знают все? — он вдруг отпустил поводья, придвинулся ко мне вплотную и взял пальцем под подбородок, заставляя поднять голову.

— Тогда расскажите, о предательстве, а об остальном умолчите, — прошептала я торопливо, отвернулась и постаралась отодвинуться, насколько это было возможно.

Но Близар уже подхватил вожжи и принялся охаживать плетью призраков по крутым бокам. Кони все ускоряли и ускоряли бег, а я, в конце концов, схватила Близара за руку, когда он замахнулся для очередного удара.

— Остановитесь! Им же больно!

— Призраки не чувствуют боли, — сказал он высокомерно, но плеть опустил.

Сани подкатили к замку. Мы с Близаром вошли и остались одни в полутьме коридора. Колдун смотрел в заиндевелое окно и молчал, призраки не появлялись, и я решила тихонько улизнуть, но голос Близара остановил меня на первой же ступеньке.

— Моя мать отдала меня моему отцу сразу после рождения, — сказал колдун буднично, словно говорил о запачканных сапогах. — Продала меня за серебро Близаров. Я никогда не видел ее, она даже не пыталась со мной встретиться. До пяти лет жил здесь, духи заботились обо мне, а потом отец отвез меня в королевский пансион магии. Я обучался там пятнадцать лет и за все это время ни отец, ни моя продажная мать не приехали меня навестить. Но отец хотя бы присылал каждый месяц серебро, и на том спасибо, — он помолчал, а потом посмотрел на меня почти весело. — Ну? Нечего сказать, верно?

Какого ответа он ждал от меня? Негодования по поводу предательства матери? Упреков его отцу за равнодушие? Жалости? Вряд ли. Но каким-то волшебным образом я поняла, что он сказал правду. Я чувствовала, что ему стало легче на душе, когда он произнес все это.

— Мне жаль, что ваша жизнь так сложилась, — сказала я, подумав. — Но это совсем не повод ожесточаться. Вы, хотя бы, всегда жили под крышей, вдоволь ели, и в деньгах у вас не было отказа. Многие в этой жизни лишены не только родительской любви, но и хоть какого-то достатка. Так что вам грех обижаться.

— А кто сказал, что я обижаюсь? — он посмотрел на меня в упор. — Ты опять там что-то придумала у себя в голове. Моя жизнь вполне меня устраивает. А вот ты — та еще врунья…

— Простите?! — возмутилась я. — Вы же понимаете, что я не могла сказать отцу…

— Письмо тут ни при чем, — заявил он. — Ты лгала этим детям. Что я — правнук святого Николаса. Я уже понял, что ты стараешься во всем и в каждом видеть что-то хорошее, но мои предки точно не были святыми. Они были отъявленными негодяями, чего уж там скрывать. Поэтому не надо удивляться, что и я такой.

— Что же они сделали? — спросила я тихо.

— Тебе лучше не знать. Но они были такими грешниками, что им не нашлось места ни на одном освященном кладбище. Все они похоронены в подвале этого замка. Свалены туда, как дохлые крысы. Я был там только однажды, когда оттащил туда папашу, и больше не хочу там появляться.

— Вы… похоронили своего отца здесь в подвале?

— Похоронил? Много чести. Спустил его по лестнице и закрыл дверь.

Я не знала, что ответить, охваченная ужасом и отвращением. Лучше было бы убежать, но я продолжала стоять на нижней ступеньке, вцепившись в перила.

— Мне не хочется оказаться в компании прежних Близаров после смерти, — сказал колдун. — Там холодно. Я ненавижу холод.

Повелитель метелей ненавидит холод? Это было что-то невероятное, но я продолжала молчать, а колдун опять отвернулся к окну, провел пальцем по перистым узорам на стекле и вдруг сказал:

— Останься со мной до весны.

— Но вы же говорили про Сочельник… — забормотала я. — Вы опять обманываете меня?!

— Нет, на этот раз только прошу.

Остаться до весны? Здесь?!

— Я… я не могу… — сказала я, как будто прыгая в сугроб.

Но Близар, вопреки моим опасениям, не стал буйствовать, не стал угрожать.

— Хорошо, раз таково твое желание, — сказал он и пошел наверх. — Спокойной ночи, Антонелли.

Он ушел, а я стояла, прислонившись к перилам, пока его шаги не затихли в тишине замка, и только тогда помчалась к себе в спальню, стуча зубами — то ли от холода, то ли от страха.

27

На следующий день я делала вид, что ничего не произошло, но разговор с Близаром смутил меня необыкновенно. Выходит, этот замок — настоящее кладбище. Может, те девушки, которых я видела — это бывшие графини Близар, которые не могут обрести покой? И как можно бросить собственного отца без погребения?! Будь отец хоть трижды равнодушным негодяем!

— О чем задумалась, Бефанчик? — спросил меня Сияваршан после обеда, когда я сидела за столом и вертела серебряную кофейную ложечку, уставившись в стену. — Ты меня не слышишь, что ли?