Это было мерзко и противно, и первые несколько раз я пыталась предупредить ту или иную гостью, что с колдуном надо быть осторожнее, но всякий раз мои попытки претерпевали неудачу. Кто-то из прекрасных гостий отвечал мне резко и высокомерно, указывая, где место прислуги, кто-то улыбался грустно, кто-то даже благодарил, но каждая принимала алую розу, протягивала руку Близару, а уходя подбирала подол платья, чтобы собрать талеры.

К колдуну девушки тоже относились по разному. На вторую неделю я уже научилась их различать — одни приезжали именно за серебром и расставались с Близаром без тени сожаления. Другим он и правда нравился. Бедняжка Леонора была не единственной, кто с надеждой оглядывался на замок. Я не знала, что было тому причиной — очарование колдуна или очарование его серебра, но легче мне не становилось, и совесть с каждым днем мучила все сильнее и сильнее, хотя это не я развратничала, совращая девственниц. А колдун требовал именно девушек, потому что однажды прямо от ворот указал вон миловидной девице, в синей бархатной шубке. Он уже протянул гостье розу, как вдруг отдернул руку и смерил девушку таким взглядом, что впору было провалиться сквозь каменный пол.

— И зачем, позвольте спросить, вы ко мне явились? — спросил он язвительно.

13

Девица побледнела, покраснела и попятилась. Я тоже попятилась, потому что заговорил колдун таким голосом, что было ясно — ничем хорошим это не закончится.

— Не понимаю… — залепетала девица, — о чем вы?.. не понимаю…

— А мне кажется, всё прекрасно понимаете, — Близар прищелкнул пальцами и двери замка распахнулись. — Проваливайте, барышня. И передавайте привет родителям и тому музыканту, с которым развлекались.

Она ахнула, забормотала что-то невразумительное, а потом круто развернулась и бросилась бежать. Но миновать крыльцо она не успела — вместо серебряного дождя на нее обрушился целый водопад чего-то черного, липкого!.. Девица пронзительно завизжала, пытаясь отряхнуться, но слизь пачкала шубку, личико, белые руки… Я бросилась девушке на помощь, но Близар удержал меня, схватив за плечо.

Пальцы у колдуна были сильными, жесткими — и это совсем не походило на те уютные объятия, что мне снились.

Запахло хвоей и лесом, и я поняла, что черная жидкость — это смола.

— Вы… вы облили ее смолой! — ужаснулась я. — У нее же все волосы в смоле!.. Как теперь…

— Придется побриться налысо, — сказал колдун с презрительным смешком и щелкнул пальцами.

Двери захлопнулись, оставив снаружи хнычущую охотницу за колдовским серебром.

— Там же мороз! — я бросилась к окну.

Девица, шатаясь, брела к саням, широко разведя руки. Шапка свалилась с ее головы, и было странно и жалко видеть золотистую макушку, в то время как остальные локоны повисли противными черными сосульками.

— Жестоко! Жестоко! — воскликнула я, когда сани покатили несчастную домой. — Вы ничем не лучше ее, но так жестоко посмеялись над ней!

— Эта лгунья знала, на что шла. А вообще — не твое дело, Антонелли, — бросил он и поднялся наверх, не глядя на меня.

Не мое дело… Пару дней после этого я ходила сама не своя, а Близар не заговаривал со мной — только смотрел искоса, если мы встречались в коридоре на первом этаже. Иногда колдун куда-то уезжал — в неизменном алом камзоле и меховом плаще, ненадолго, часа на полтора. Его сани возили — я уже знала и это — Сияваршан в образе черного коня, и обернувшийся белым конем Велюто. Аустерия порхала на запятках роем белых пчел, а Нордевилль присматривал за мной.

Старик оказался на удивление разговорчив, и я, то укрывая его пледом, то поднося мягкие подушки, узнала много нового о древнем замке и его обитателях. Правда, это были совершенно неполезные знания. Ну зачем, скажите на милость, мне было выслушивать о третьем графе Близаре, который посредством снежной магии остановил вражескую армию при короле Гаральде Длинноносом? Или о том, как четвертый граф Близар предсказал королю, что тот умрет от руки своего сына, и король, помутившись разумом, казнил троих принцев, а погиб на охоте, от стрелы королевского бастарда, прижитого от ночи с дочерью лесника. Истории были разные — ужасные, иногда смешные, чаще всего поучительные. Только поучал Нордевилль лишь одному — лучше не бороться с судьбой, потому что судьбу не победишь, взапуски не перегонишь и на коне не обскачешь.

Всё во мне противилось этому, но доказывать что-то призраку я посчитала столь же безумным, как пытаться овладеть снежной магией втайне от Близара. Книги на его столе манили меня, но я никогда не осмеливалась даже приоткрыть их, помня о запрете.

Постепенно я привыкла, и замок больше не казался мне мрачным и страшным. Лучшее средство от страха — скука, а я именно скучала — от однообразных дней, от невозможности выйти на свежий воздух. Я скучала в своей тюрьме, с завистью глядя в окна — там была зима, там близились праздники, но Близар запретил даже письмо домой. Сначала я ждала, что вот сейчас появятся слуги короля и потребуют от колдуна моей свободы — по папиной жалобе. Но король не торопился меня спасать, и оставалось лишь надеяться, что отец пребывает в добром здравии, обманутый словами мачехи, что я отправилась погостить куда-нибудь к дядюшке Перегрину или тетушке Примуле.

Были еще и мысли о Роланде, но от него я не ждала помощи. Все чаще я думала, что Близар оказался прав — жених просто отказался от меня. В угоду матери, по иным ли причинам — но в то, что Роланд появится из заснеженных далей на белом коне и заявит на меня свои права, верилось еще меньше, чем в добрые намерения мачехи. Надежда была, но какая-то совсем уж маленькая, хиленькая надежда. А возможно и глупая.

Чтобы не потерять счет дням, я стала вести календарь. Бумаги и перьев в моей комнате не было, брать их со стола колдуна я побоялась, поэтому просто ставила зарубки на косяке — по одной каждый день. Их было уже восемнадцать, приближался сочельник, который означал мою свободу.

В тот вечер мы с духами опять сидели в кухне. Сияваршан и Велюто дурачились, стараясь меня развлечь. Аустерия любовалась новой прической, которую я сделала, заплетя пряди особым приемом — объемной косой. Фаларис дремал, поклевывая носом, и на него никто не обращал внимания.

Велюто опять стал котом, я привязала тряпочку к веревке и потянула ее по полу. Белый кот подпрыгнул на три фута вверх и бросился на тряпочку, кровожадно урча.

Это было так смешно, что призраки задыхались от хохота. Что касается меня, я почувствовала себя ребенком, прыгая по кухне и выдергивая приманку из-под самого носа Велюто.

— Шустрее, Бефаночка! — вопил Сияваршан, когда я делала вид, что замешкалась, и Велюто почти касался когтями тряпки.

Мы так расшумелись, что разбудили старика Нордевиля. Он поднял голову и некоторое время смотрел на нас с благосклонной улыбкой, а потом поправил очки и сказал:

— Как она похожа на Стефанию…

До меня не сразу дошел смысл сказанного, и мы с Велюто успели обежать стол, а вот Сияваршан и Аустерия замялись и переглянулись так быстро, что это само по себе наводило на подозрения.

— Что, господин Нордевилль? — спросила я, останавливаясь.

Велюто, воспользовавшись этим, сразу вцепился в тряпочку, но я уже бросила веревку и подошла к духу-старику.

— Вы сказали — похожа не Стефанию? Это вы про мою мать?

— Да, — благожелательно сказал Нордевилль, разглядывая меня поверх очков. — Только как ты успела вырасти? Ведь еще позавчера была такой крошкой?

— Старик спятил, — объявил Сияваршан и выскочил из-за моего плеча, как белая тень. — Эй, Фаларис! — громко сказал он в лицо Нордевиллю. — Ты спятил! Прошло пятнадцать лет, как ты видел Бефаночку!

— Пятнадцать? — дух хихикнул. — Вот как? А я и не заметил.

— Иди-ка ты в подвал, там тебе самое место — среди старого барахла, — сказал Сияваршан и обернулся ко мне с улыбкой. — Не слушай его. Только все веселье испортил, — черты его лица вдруг изменились, и передо мной оказался… колдун Близар.